Мерзко сегодня: туман, дождь моросит,- не лучший день, чтобы провести его на перроне, в ожидании поезда. Тут ещё пьяный мужик не умолкает, нашёл во мне собеседника, чертила. Не надо было ему отвечать сразу. Теперь «Соловьев» ко мне обращается, будто он мой давний друган. П - Позорище...
-Соловьев, мы по-всякому с ней жили, - алкаш снова завел свою песню, его, похоже, вообще не смущает говорить с моей спиной, - Мы ссорились, мирились, пару раз чемоданы собирала. Я на все плевал, ну, попивал иногда, под настроение. Ну...ты же тоже иногда выпиваешь, Соловьев? Ну, она знаешь, все терпит. Э… Зинка вообще баба правильная. Шкаф открой - у ней там все по цветам лежит, все по полочкам. Я не такой, неееет…
Тут он, наконец, заткнулся, обдумывал, а какой же он. Сжал губы. Сейчас он, по всей видимости, приукрашивал себя в своих мыслях. Потому что начал судорожно отряхивать невидимую грязь со спортивных штанов. Невидимая грязь была и на странных, ядовито-оранжевых кроссовках с тремя фирменными полосками. Но в теперешнем состоянии, как ни махал руками, до кроссовок он дотянуться не смог. Махнул на них, типа “и так сойдёт”. Красавец, так нажраться… Мои собственные ноги начали подмерзать. Промозгло, скорей бы поезд пришёл. А между тем, наш подпитый вулкан собрался с мыслями и готовился к новому извержению.
- Соловьев, ты слышишь меня, Соловьев? Меня-то, меня…вечно несёт… Все надо попробовать руками, вот этими вот руками, видишь? Соловьев? Э… Уехала Зинка. Просыпаюсь сегодня с бодуна, да какой там - все ещё вертолеты ловлю, если честно. На компе страничка открыта, с билетами на поезд. В Питер, прикинь? У неё же в Питере-то никого нет. Ни родственников, ни друзей, никого! Психанула Зинка! Э…
Видимо здесь он дошёл до пика эмоций и начал реветь. Или это сопли у него? Жесть. Понятно почему Зинка от него ушла. Я б тоже ушёл. Бррр…холодина, не чувствую ног. Говорила мама: “Серёжа, надень шерстяные носки”. Но куда там. Серёжа ведь модный. Клево бы смотрелось - мотоциклетные ботинки с шерстяными носками. Огонь. Но плевать, я бы сейчас хоть унты надел. Почему я вообще в мотоциклетках поперся?! Ох, откинусь сейчас. Где же долбанный поезд… Чтоб хоть как-то скоротать время, решаю подлить масла в огонь: “Так может твоя Зинка любовника нашла? На сайте знакомств. Где-нибудь в Питере, и теперь поедет к нему жить?”, - как я и ожидал, мужик тут же запонтовался.
- Зинка? Просто так шуры-муры бы не стала крутить. Не такая она, понимаешь? Она семью хочет, свадьбу там, ребенка, все дела… Тыркает меня, когда, да когда. А я что скажу? Ни образования, ни денег у меня, ни перспективы, - смачный харчок оседает на рельсах, - На ноги надо встать. Вобщем, я тогда билеты увидел Зинкины, опохмелился чутка, и погнал сюда сразу, на вокзал. Летел по встречке под двести, аж покрышки стер, не помню, как донесло меня. Ну, видишь, успел, успел… Раньше Зинки даже пригнал. Опа, вон наш поезд, идем, Соловьев!
Пожилой опрятный проводник вышел на полустанок: «Ваши билеты, молодые люди». Пошарив в карманах, и не найдя билета, я попросил проводника поискать меня в списках брони. А мой подпитый попутчик, кинув «я на минуту, сопро…вождаю», запорхнул в вагон. Казалось, только мысли о Зинке и держали его на ногах.
Пока проводник сверялся со списком, мой приятель, чуть не вываливаясь из окна вагона, жадно озирался вокруг:
- Соловьев! Где ты, ёперный театр, Соловьев! Вот ржака-то будет, если Зинка передумала ехать. Ее ведь тут нет! Может, в другом вагоне поискать… А то просижу тут, прожду ее, поезд тронется и все… пока-пока. А она, может, передумала ехать, дома сидит. Ну, ржака же? Мужики меня засмеют завтра…
Лепетание я уже не слышал, ко мне направлялся проводник.
- Молодой человек, Соловьев, вас нет в списках. Вы ошиблись датой. Ваш поезд явно не сегодня. Идите домой. До свидания!
Проводник как-то слишком задорно подмигнул мне, закрывая двери вагона. Поезд тронулся. Мой поддатый приятель все еще торчал в окне, что-то гундя себе под нос. Почему его не выгнали? Хотя это ведь даже здорово, что он прокатится немного. Хоть протрезвеет. А может, бедная женщина Зинка в это время соберет вещи, да и уедет, наконец, к кому-то подостойнее. А может… Я разглядывал свои смятые мотоциклетные ботинки. Мысли мои съедал туман, который с катастрофической скоростью стелил все вокруг. И вот уже я один на полустанке.
***
Вдруг что-то ослепило меня, будто смотрю на солнце. Я решил закрыть глаза, но открыв их снова понял- ничего не изменилось. В этом ярком свете плавало лицо, кажется, проводника того поезда. Он что-то говорил. Я напрягся, но было трудно понять, что ему от меня нужно. Пусть подождёт. Я снова закрыл глаза…
- Ребята, смотрите, он приходит в сознание. Эй! Доброе утро, молодой человек. Жить будешь, мотоциклист. Видишь меня? Сколько пальцев показываю?- этот проводник, тот, что не пустил меня на поезд, а потом ослепил, теперь стал, кажется, врачом. Вся его интеллигентность сразу куда-то испарилась. Он стал совать мне пальцы в глаза. И говорил на такой скорости, что у меня гудела голова. Сильно гудела голова. Я видел его лишь урывками, и мне, стыдно говорить, стало немного страшно. Он поднял с асфальта мотоциклетный шлем.
- Шлем свой видишь? “Соловьев” написано. Фамилия твоя? Красивый шлем, но придётся тебе новый покупать. А этот потом поставишь на полку, над кроватью. Как трофей. Шлем тебя сегодня очень спас. Давай очухивайся, будем тебя на ноги ставить скоро. Ты ещё побежишь у нас, как миленький побежишь. Ребята, езжайте. Я пошёл тут дальше разгребать.
Меня подняли на носилках, понесли к машине “неотложки”. Жутко мёрзли ноги, точнее, я их вообще не чувствовал. Я напрягал глаза в поисках своего мотоцикла. Но его нигде не было- ни на трассе, ни по обочинам. Только чья-то вмятая в отбойники машина. Переда совсем нет, до колеса. Само колесо- на обочине. Рядом с ним лежит тело, одно, видимо водитель, с головой накрыт брезентом. Только кроссовки торчат, ядовито-оранжевые, три полоски.
P.s. Основано на миллионах реальных событий. К сожалению.